Неточные совпадения
Я оглянулся: вдоль перегородки, отделявшей мою комнату от конторы, стоял огромный кожаный диван; два стула, тоже кожаных, с высочайшими спинками, торчали по обеим сторонам
единственного окна, выходившего на
улицу.
На
улицу меня пускали редко, каждый раз я возвращался домой, избитый мальчишками, — драка была любимым и
единственным наслаждением моим, я отдавался ей со страстью. Мать хлестала меня ремнем, но наказание еще более раздражало, и в следующий раз я бился с ребятишками яростней, — а мать наказывала меня сильнее. Как-то раз я предупредил ее, что, если она не перестанет бить, я укушу ей руку, убегу в поле и там замерзну, — она удивленно оттолкнула меня, прошлась по комнате и сказала, задыхаясь от усталости...
Вот как я, говорю, за тебя ручаться готов!» Тут он бросился мне в объятия, всё среди улицы-с, прослезился, дрожит и так крепко прижал меня к груди, что я едва даже откашлялся: «Ты, говорит,
единственный друг, который остался мне в несчастиях моих!» Чувствительный человек-с!
Аннинька, m-lle Эмма и Прасковья Семеновна выглядывали на
улицу из-за оконных драпировок, а Раиса Павловна стояла у окна вместе с Лушей, одетой в свое
единственное нарядное платье из чечунчи.
Калинович вошел.
Единственная стеариновая свечка, горевшая перед зеркалом, слабо освещала комнату. Гардины на окнах были спущены, и, кроме того, на них стояли небольшие ширмочки, которые решительно не давали никакой возможности видеть с
улицы то, что происходило внутри. Над маленьким роялино висела гравюра совершенно гологрудой женщины. Мебель была мягкая. Бархатом обитый диван, казалось Калиновичу, так и манил присесть на него с хорошенькой женщиной.
Мы должны из мира карет мордоре-фонсе перейти в мир, где заботятся о завтрашнем обеде, из Москвы переехать в дальний губернский город, да и в нем не останавливаться на
единственной мощеной
улице, по которой иногда можно ездить и на которой живет аристократия, а удалиться в один из немощеных переулков, по которым почти никогда нельзя ни ходить, ни ездить, и там отыскать почерневший, перекосившийся домик о трех окнах — домик уездного лекаря Круциферского, скромно стоящий между почерневшими и перекосившимися своими товарищами.
Прежде чем приняться за работу, я долго ходил по комнате, обдумывая какую-то сцену и останавливаясь у
единственного окна, выходившего на
улицу.
Затем он упрекал ее мужа в недальновидности: не покупает домов, которые продаются так выгодно. И теперь уж Юлии казалось, что в жизни этого старика она — не
единственная радость. Когда он принимал больных и потом уехал на практику, она ходила по всем комнатам, не зная, что делать и о чем думать. Она уже отвыкла от родного города и родного дома; ее не тянуло теперь ни на
улицу, ни к знакомым, и при воспоминании о прежних подругах и о девичьей жизни не становилось грустно и не было жаль прошлого.
Выйдя на
улицу, он почувствовал обиду на Маякиных; все-таки это были
единственные на свете люди, близкие ему.
Это была маленькая комнатка, выходившая своим
единственным окном на
улицу; в углу, у самой двери, стояла небольшая железная кровать, пред окном помещался большой стол, около него два старых деревянных стула — и только. На стене висел отцветший портрет Гаврилы Степаныча.
Лариосик. Но тем не менее я водочки достал!
Единственный раз в жизни мне повезло! Думал, ни за что не достану. Такой уж я человек! Погода была великолепная, когда я выходил. Небо ясно, звезды блещут, пушки не стреляют… Все обстоит в природе благополучно. Но стоит мне показаться на
улице — обязательно пойдет снег. И действительно, вышел — и мокрый снег лепит в самое лицо. Но бутылочку достал!.. Пусть знает Мышлаевский, на что я способен. Два раза упал, затылком трахнулся, но бутылку держал в руках.
— Нюничка! — восклицает поручик укоризненно и, оставив есть, прижимает руки — в одной из них вилка с куском колбасы — к груди. — Чтобы я? О, как ты меня мало знаешь. Я скорее дам голову на отсечение, чем позволю себе подобное. Когда я тот раз от тебя ушел, то так мне горько было, так обидно! Иду я по
улице и, можешь себе представить, заливаюсь слезами. Господи, думаю, и я позволил себе нанести ей оскорбление. Ко-му-у! Ей!
Единственной женщине, которую я люблю так свято, так безумно…
Он вставал и ложился спать рано, добросовестно исполнял свою обязанность, и
единственное его развлечение состояло в вечерних, довольно продолжительных, прогулках по загородным
улицам Николаева.
Против красивого дома на мостовой было
единственное сравнительно сухое место на всей
улице, и один из пьяных выделился вперед и стал плясать, пристукивая каблуками и изгибаясь всем телом.
Читали мы целый день — до поздних часов белых ночей, часов иногда до двух; никуда не ездили за город, и
единственное наше удовольствие было ходить на Неву купаться. На
улицах стояло такое безлюдье, что мы отправлялись в домашних костюмах и с собственным купальным бельем под мышкой.
И староцерковное и гражданское зодчество привлекало: одна из кремлевских церквей, с царской вышкой в виде узкого балкончика, соборная колокольня, «Строгановская» церковь на Нижнебазарской
улице,
единственный каменный дом конца XVII столетия на Почайне, где останавливался Петр Великий, все башни и самые стены кремля, его великолепное положение на холмах, как ни у одной старой крепости в Европе.
Но главная привлекательность квартала была для меня доступность всяких лекций, и в Медицинской школе (куда я заглядывал по старой памяти), и в Сорбонне, и в юридической Ecole de droit, и в College de France — этом
единственном в Европе народном университете, существующем для слушателей с
улицы, без всяких дозволений, билетов и без малейшей платы.
Этот Дом курсов — до сих пор
единственный во всей Европе, основанный еще при короле Франциске I, доступный всем и каждому, прямо с
улицы.
Горе на
улице и в школе маменькиным сынкам, для которых
единственною защитою служит их благонравие и вера в то, что все обязаны вести себя прилично!
Он был вдовец и жил со своей
единственной дочерью Настей, хорошенькой блондинкой, с золотисто-льняными волосами, но каким-то не детским — ей шел пятнадцатый год — вдумчивым выражением миловидного личика, в одном из обширных флигелей дома графини на Поварской
улице, близ Арбатских ворот.
— Глебушка болеет уже полтора года, — говорила Дарья Николаевна всем родным и знакомым, которых встречала случайно на
улице или в доме Глафиры Петровны,
единственный дом, который посещала молодая Салтыкова.
Такие плоды преуспеяния городского хозяйства обыкновенны. С терпением Иова ждал я минуты, когда подъеду к длинному, версты на полторы через болото построенному мосту. Другой конец его упирался в главную и
единственную городскую
улицу. Издали белелась и светлелась широкая гладь мостового полотна. «Ну, думаю, отдохнут мои косточки».
Почему в эту кроткую, тихую ночь все, что видели мои глаза:
улица, залитая электрическим светом, наглые лихачи, кричащие, смеющиеся и взаимно продающиеся люди казались мне какой-то невероятной, дикой и смертельно ужасной ложью, а выдуманный, несуществующий театральный Сирано, на глазах публики снявший свой роковой нос, —
единственной правдой жизни?